ПОЧЕМУ Я СТАЛ СВЯЩЕННИКОМ. «Священником просто надо быть. Причем всегда: и днем, и ночью»

Священническому набору начала 90-х годов недавнего прошлого века, наверное, чаще всего приходится отвечать на вопрос: «Почему ты стал священником?». И это понятно. Ведь большинство из нас, назначенных на приходы в годы массового их открытия, имели за плечами не только школу и службу в армии.

До архиерейской молитвы над твоей склоненной на престол головой уже был профессиональный и житейский опыт, который отнюдь не всегда говорил о крушении надежд и идеалов.

Распространенное мнение, будто церковное служение есть следствие разочарования в повседневности или личной трагедии, абсолютно неверно. Не боюсь прослыть рационалистом и прагматиком, но для многих из нас, ставших священниками в года зрелые, Церковь явилась возможностью реализации своего «я».

В секуляризированном обществе реализация своих возможностей чаще всего имеет лишь два вектора: профессиональное совершенствование и получение материальных благ, что практически всегда ведет к духовной дисгармонии. Духовные ценности приносятся в жертву или отодвигаются на второй план. За внешним благополучием и лоском нет симфонии с сердцем, с тем, что присутствует в человеке помимо его воли, с искрой Божией благодати, данной каждому.

Для того чтобы уйти от разлада с собственным сердцем, некоторые бросаются на поиск неизведанных духовных практик, который обычно заканчивается прозаическим гедонизмом. Но все же большинство составляют те, кто рано или поздно вспоминает об иконе в доме бабушки и о крестике, который почему-то хочется надеть на себя. Древние слова о том, что душа человеческая по своей сути христианка, не просто аргумент в очередной полемике, это действительно так.

Именно поэтому в ряды священнослужителей нашей Церкви в начале ее возрождения, после празднования 1000-летия Крещения Руси, пришли многие из тех, кто, не имея изначально практически никакого богословского образования, понял, что именно здесь, в храме Божием, прекратится это бесконечное стремление к абстрактной цели, которую толком и определить невозможно.

Церковь привнесла ясность и рассказала о способах, как сделать так, чтобы каждый вечер с радостью можно было сказать «Слава Богу за все», а утром не менее оптимистично произнести: «Слава Тебе, Господи, показавшему мне свет». Ведь, окружив себя всеми благами и богатствами мира, но забыв о Главном, эти слова уже не произносят. Не выходит. Слишком велик разрыв между внутренним и внешним.

И все же на вопрос: «Почему ты стал священником?» мне часто приходится отвечать известным и банальным: «Господь привел», потому что за этой фразой — калейдоскоп сочетаний множества жизненных событий и ситуаций, которые только волей Божией и определяются. Причем ни одно из них выбросить нельзя. Нарушится невидимая связь и последовательность.

Это и мальчишеский страх перед «сердитым Богом» в бабушкином доме, Который обязательно накажет, если не пить горькое лекарство. Здесь и первый храм, куда пришел по собственной инициативе, потому что было непонятно, отчего в наш век науки и техники в него ходят не только старушки, но и мой ровесник — сосед по подъезду. 

Тут и открытие, поразившее до глубины души в том же храме, когда я увидел на стене Александра Невского, который, как оказывается, не только князь-герой, но еще и святой. Нельзя выбросить из этой цепочки и «посевовские» нелегальные книжки со статьями Ильина, рассказами Шмелева и воспоминаниями Нилуса. 

До сих пор удивляюсь, как мне удалось с неиссякаемым увлечением литературой «из-за бугра» благополучно перекочевать студенческие годы. Только теперь ясно, что это Господь помог избежать популярных тогда пяти лет высылки с тремя годами на стройках народного хозяйства, которые давали за чтение подобных книг.

Каждый прожитый год и все жизненные коллизии в той или иной мере вели к Богу, и выделить что-либо как решающий фактор очень трудно. Лишь последний год перед рукоположением, проведенный в Оптиной пустыни, стоит особняком, но там, в обители славы русских старцев, мне уже хотелось служить в Церкви.

Намного проще вопрос о том, насколько сложно священническое служение. Тут ответ элементарен: священником просто надо быть. Причем всегда: и днем, и ночью. Как только начинаешь представлять храм Божий как место работы, то, по сути, ты уже просто требоисполнитель. Опять начнется внутренний разлад, а чужая боль станет не сопереживанием, а досадной помехой.

Когда-то я думал: самое трудное в священническом деле — отпевать усопших. Да и действительно, сначала это давалось нелегко, и нужны были годы для понимания, что в данной ситуации ты утешитель и даритель. От тебя ожидают и сострадания, и надежды. Если сможешь быть таким, то смерть становится для близких покойного хотя и тяжелым, но необходимым жизненным эпизодом. Если же ты всего лишь обязательный антураж в похоронном регламенте, то винить в этом надобно только себя…

Сложно это: любить и сострадать. Не всегда получается, да и известные «искушения мира сего» — отнюдь не праздный набор слов, а вполне определенная реальность.

В первые годы моей службы недалеко от нас жил старенький священник, долгую жизнь предстоявший перед престолом Божиим. Многое пришлось ему пережить: и гонения, и ссылки, и тюрьму, и запреты, но когда бы я к нему не приехал, он всегда встречал меня с пасхальной радостью. Как-то во время беседы с ним на крылечке церковного дома я с раздражением хлопнул комара, впившегося в мою руку.

— Нельзя так, батюшка, — с укоризной сказал отец Иаков. — Что ж ты злишься-то так? Надобно просто с любовью сказать ему «кыш!», и улетит тварь Божия.

До дня нынешнего пытаюсь так поступать. Вот только пока не получается…

Протоиерей Александр Авдюгин