Значение его трудов для Успенской
Киево-Печерской Лавры, да и, наверное, для всей нашей Церкви неоценимо. Во многом
благодаря ему сегодня мы можем видеть лаврское богослужение во всем его
благообразии. «Как благодать священства от святых апостолов до наших времен
передается живыми преемниками в таинстве рукоположения, так и отец Спиридон
явился для нас, Киево-Печерской братии, живым носителем и передатчиком той
монашеской культуры и традиции, того святого Устава монашеской жизни и молитвы,
посредством которого лики преподобных отцов Печерских восходили в горние
обители».
СТАНОВЛЕНИЕ
Архимандрит
Спиридон (в миру — Кирилл Николаевич Лукич) родился в Киеве 30 июня 1908 г.
Есть мнение, что отец его был генералом и потомственным дворянином. Что
касается первого, т. е. генеральства, то нами не найдены документы, которые
могли бы это мнение подтвердить.
Скорее
всего, оно ошибочное. Сам отец Спиридон в 1940 г. в своей жалобе на имя
Прокурора СССР писал: «отец мой инженер строитель». То, что он был дворянин,
сомнений не вызывает, хотя и это предстоит подтвердить документально.
В
1918 г. Кирилл поступил в 6-ю Киевскую гимназию (ул. Мельникова, 81). Однако
завершить учебу в гимназии ему не довелось. Гражданская война, смерть отца
изменили судьбу Кирилла. В упомянутой выше жалобе, архимандрит Спиридон пишет,
что отец его скончался «в рядах Красной Армии… во время эпидемии тифа».
По-видимому, в Красную Армию он был мобилизован как специалист и скончался в
1919 или 1920 г. от тифа, который в те годы безжалостно косил и белых и
красных. «Я, — пишет далее отец Спиридон, — благодаря тяжелым семейным
обстоятельствам, прекратил хождение в учебное заведение. <…> Переходом в
III-й класс гимназии (в том же году переименованной в труд-школу) образование
мое закончилось».
У
Кирилла рано обнаружились большие способности к рисованию, и в 1921 г. мать
определила мальчика, мечтавшего стать художником, в живописную школу-мастерскую
при Киево-Печерской Лавре. Там он «получил, вместе с художественным и общее
образование, примерно в размере 6-ти классов программы в Духовной семинарии».
Художественное образование завершить ему не удалось, так как в 1924 г. лаврскую
художественную школу закрыли.
ИЗБРАНИЕ
ИНОЧЕСКОГО ПУТИ
«С
13-летнего возраста привыкнув к монастырю», Кирилл избирает иноческий путь и в
16 лет поступает послушником в Свято-Троицкий Ионинский монастырь. Так что
известная фотография, где он изображен отроком с другими маленькими
послушниками, скорее всего, относится к периоду пребывания в Лаврской
иконописной школе.
Здесь
важно упомянуть, что, по рассказам самого отца Спиридона, в Ионинском монастыре
он жил в одной келии с келейником преподобного Ионы Киевского. Келейник этот
был уже в летах, но хорошо помнил старца Иону и много назидательного
рассказывал о нем юному послушнику. Эти рассказы о монашеской жизни, о духовном
послушании, как отборное зерно, падали на благодатную почву юного сердца.
Тогда
же Кирилл знакомится с проживавшим в Киеве на покое схиархиепископом Антонием
(Абашидзе), у которого в те годы духовно окормлялись многие церковные люди, и
становится его духовным сыном. В 1924 г. была восстановлена существовавшая до
1786 г. ставропигия Лавры со всеми ее привилегиями. Привилегии эти заключались,
в частности, в том, что избранный братией настоятель (не наместник!) в сане
архимандрита «имел первенство перед всеми русскими митрополитами» и совершал
богослужение с архиерейскими отличиями.
От
архиерея его отличало только то, что служил он в иерейском облачении и не
совершал хиротоний. В 1926 г. настоятелем Киево-Печерской Лавры братия
единодушно избирает архимандрита Ермогена (Голубева) — также духовного сына
владыки Антония, и в том же году Кирилл «вливается в братский союз монахов
Киево-Печерской Лавры». Архимандрит Ермоген, впоследствии архиепископ
Калужский, становится, по словам отца Спиридона, его «духовным другом» на всю
жизнь.
Много
лет спустя архимандрит Спиридон вспоминал, что, когда в 1960-е гг. он приезжал
к владыке Ермогену, тот, говоря о Лавре, всегда с умилением восклицал: «Какая
тогда была братия!..».
К
концу XIX в. Киево-Печерская Лавра с пустынями и хозяйственными угодьями
насчитывала до 3000 насельников, на Первую мировую войну Лавра отправила 600
временно определяемых послушников. (Послушники делились на временно
определяемых и штатных, первые — это те, кто недавно пришел в монастырь, вторые
— те, кто официально был зачислен Указом в число братии.)
В
1929 г. архимандрит Ермоген постригает Кирилла в монашество с наречением имени
Спиридон. В пустыни Кирилл несет послушание пономаря и помощника ризничного, а
кроме того, поет на клиросе (именно там он досконально изучил лаврский
богослужебный устав). Поскольку ризничный был престарелым и немощным, Кирилл,
собственно, исполнял обязанности ризничного. А поскольку он был еще и
иконописец, то ему поручили реставрировать обветшавший иконостас Троицкой
церкви, за что ему была вынесена благодарность от Духовного собора.
В
1931 г. в Китаевской пустыни арестовали отца Ермогена и часть братии. Но притеснения монахов начались гораздо
раньше. Прежде всего, властями были запрещены постриги и рукоположения. Вот
почему отец Спиридон был рукоположен «вне стен монастыря»: в 1930 г. — в сан
иеродиакона, в апреле 1934 г. — в сан иеромонаха.
В
1934 г. в Советском Союзе были закрыты все монашеские общины. В этом же году
Киев становится столицей советской Украины (с декабря 1919-го по июнь 1934 г.
столицей был Харьков), и всех «социально неблагонадежных» граждан выселяют за
100-километровую зону. Так иеромонах Спиридон (Лукич) оказался в Житомире.
ПЕРЕЕЗД
В ЖИТОМИР
По
воспоминаниям современников, в эти годы Житомир был благоприятным местом для
проживания духовенства. Местная власть не очень ревностно преследовала духовное
сословие, и православные жители охотно помогали и поддерживали гонимых
священнослужителей.
К
тому же в городе действовали тайный женский монастырь и благотворительное
Свято-Николаевское братство. Некоторые из изгнанных с приходов священников
смогли устроиться на работу дворниками или рабочими на стройку или на завод, а
кто-то стоял с протянутой рукой на церковной паперти...
Житомир
расположен всего в 130 км от Киева, что также определило выбор отца Спиридона,
поскольку это давало ему возможность время от времени навещать больную мать.
Кроме того, в Житомире проживала его двоюродная сестра.
Иеромонах
Спиридон поселился на окраине города, на улице Симеоновской, 34. Этот район
называется Малёванка. Он и сегодня напоминает большую деревню, усадьбы которой
утопают в садах. Неслучайно именно в этом районе в 60-е гг. ХХ в. образовался
второй тайный женский монастырь. Население Малёванки составляли преимущественно
крестьяне. Народ это был в большинстве своем верующий, и поэтому к духовенству
и монахам относились по-доброму.
Отец
Спиридон зарабатывал на хлеб тем, что ремонтировал дома, красил крыши, поскольку,
как он сам пишет, «не желал делать из своего сана профессии и способа к
материальному существованию». Удивительно то, что он всегда ходил в подряснике,
с длинными волосами. Переодевался только для работы. Сейчас вид человека в
монашеской одежде уже мало кого удивляет, но тогда человек, позволявший себе
так открыто заявлять о своих религиозных убеждениях, рисковал навлечь на себя
гнев властей и безбожников.
В
эти же годы в Житомире тайно проживал воспитанник Киево-Печерской Лавры и тоже
духовный сын владыки Антония (Абашидзе) архимандрит Леонтий (Филиппович),
впоследствии — архиепископ Чилийский. Отцу Леонтию помогал его духовный сын,
монах Арсений (в миру Михаил Федорович Гиря), с которым мы познакомились в
Киеве в конце 1990-х гг.
Когда
отцу Арсению сказали о том, что отец Спиридон в те годы ходил в подряснике, то
он усомнился. Улыбнувшись, он сказал: «Наверное, отец Спиридон иногда ходил в
подряснике. Тогда было очень опасно открыто ходить в такой одежде». Сам же отец
Спиридон в цитируемом нами документе пишет: «Внешнего вида я не изменял
(волосы, ряса), не желая по религиозным принципам сам налагать на него руки,
переодевался лишь на время работы. Лишь поэтому я не поступал на работу в
государственные предприятия и учреждения, чтобы получать лучшее материальное
обеспечение».
Живя
в Житомире, отец Спиридон в близкое общение ни с кем не вступал, не принимал у
себя гостей на квартире и сам не ходил в гости. Он так писал о себе: «По натуре
своей и неразговорчивому характеру — я всегда предпочитал уединение». Кроме
двоюродной сестры и двух-трех священников, знакомых еще по Киеву, батюшка
никого не посещал, но тем, кто нуждался в приюте и помощи, не отказывал.
В
1935 г. вернулся из ссылки в Житомир знаменитый борец с обновленческим расколом
епископ Полонский Максим (Руберовский). Ему было отказано в праве управлять
викариатством и даже совершать богослужения. По-видимому, власти хорошо помнили
пламенные речи владыки, в которых он прямо заявлял, что обновленчество —
порождение НКВД. Владыке негде было жить, и отец Спиридон предоставил
изгнаннику половину своей комнаты, разгородив ее занавеской. А в 1936 г. он на
два месяца приютил у себя иеромонаха Киевского Свято-Михайловского Златоверхого
монастыря Дасия (Красулина), также оставшегося без крова.
ТРУДНОЕ
СОСЕДСТВО
Живя
уединенно, отец Спиридон мог предаваться молитве и совершать Литургию. Он много
читал святоотеческой и художественной литературы, писал стихи, записывал в
тетрадь мысли о прочитанном. Но с поселением у него владыки Максима размеренная
жизнь его была нарушена. По характеру они были совершенно разными людьми: отец
Спиридон был молчалив и по-монашески малообщителен, а епископ Максим, напротив,
был открыт, общителен и горяч.
Теперь
каждый день в комнате шли разговоры о том, как возродить Церковь, как открыть
храмы, обсуждались епархиальные и житейские дела. А ведь комната была
разгорожена лишь занавеской, и стоявшему на молитве отцу Спиридону мешали
постоянные разговоры.
Естественно,
между соседями возникали серьезные разногласия и даже ссоры. Владыка обижался,
сердился на отца Спиридона, иногда их разговор заканчивался обоюдной досадой и
обидами. Поэтому при первой же возможности отец Спиридон, как только он
подыскал себе другое жилье, съехал от владыки и с тех пор «ни разу у него не
бывал». Тем не менее, в ночь с 29 на 30 августа 1937 г. он был арестован как
член контрреволюционной организации, якобы руководимой епископом Максимом.
АРЕСТ
И «СЛЕДСТВИЕ»
Период
1936–1938 гг. в истории СССР получил название «большого террора», или, как
тогда говорили, «чисток», хотя репрессии в отношении духовенства не
прекращались на протяжении всего существования советской власти. Организационно
«чистки» проводились так: «сверху», из Политбюро ЦК КПСС, давались указания
центральному аппарату НКВД, а уже оттуда в местные органы НКВД «спускались»
распоряжения, в которых указывалось, какое число лиц из каких сословий надо
репрессировать.
Настала
очередь пострадать за Христа и для отца Спиридона, арестованного
«представителями местного Житомирского НКВД». Два дня он содержался в камере
тюрпода (тюрьмы под зданием НКВД), а затем был переведен в Житомирскую тюрьму.
В
течение двух недель батюшку не вызывали на допросы, не объясняли, почему он
арестован, в чем его обвиняют.
Наконец
13 сентября 1937 г. следователь дал ему заполнить анкету, и 14 сентября
обвиняемый Лукич был допрошен. В деле сохранился только один протокол допроса.
Чтобы читатель мог представить, как он проводился, приведем свидетельство
самого отца Спиридона.
«Не
буду говорить о способе ведения допроса, <…> который длился с 8 часов
вечера до 8 часов утра <…>, скажу только, что допрашивало наперебой
столько лиц, — пишет отец Спиридон, — что я затрудняюсь [ответить] (нрзб.) —
кто именно вел следствие. Начал допрос следователь Камраз, протокол же допроса
составил и взял с меня подпись другой, фамилия которого мне неизвестна. В
процессе допроса мне старались навязать многое такое, что мне и не снилось, но,
в конце концов, свели в одно (нрзб.) положение — якобы я был завербован неким
Руберовским Михаилом (отчества не помню) — епископом Максимом, — жившим, в свое
время, со мною на одной квартире, — и состоял членом возглавлявшейся им
подпольной к/р организации. От меня требовали, и увещаниями и угрозами,
рассказать, что я знаю о к/р деятельности Руберовского и других членов
организации и о том, что сделано мною в том же направлении по его,
Руберовского, директивам... я, разумеется, рассказать о том, чего не знал и
чего не было — не мог».
«…Следователь
в процессе допроса уговаривал меня “сознаться”, говоря, что на меня “собраны
тома (!) материалов” и что “мои сообщники давно сознались и меня разоблачили”.
— Когда же я просил показать мне полстраницы такого “тома” или дать мне очную
ставку с одним из моих “разоблачителей”, — мне отвечали, что я “должен сам
сознаться”. “Сознаться сам”, т. е. лжесвидетельствовать на самого себя, — я
упорно не желал, и — заочный лжесвидетель нашелся на стороне, без моего
желания; но, очевидно, в угоду ведших следствие». «Неужели, — спрашивал, уже
находясь в лагере, отец Спиридон, — так мало нужно (или вовсе не нужно)… для
того, чтобы возвести на человека такое обвинение, благодаря которому он обречен
незаслуженно находиться в заключении столь продолжительный срок?!»
Кроме
проживания в одной квартире с епископом Максимом, отцу Спиридону вменялось в
вину то, что в 1932 г. он дважды приезжал из Киева с продуктами для передачи
своему «давнему другу по монастырю» монаху Никодиму (Филиппову). С отцом Никодимом
батюшку связывала не просто дружба, но духовное братство. Оба они были
пострижены (в один день) архимандритом Ермогеном в бытность его настоятелем
Лавры. По сану архимандриту Киево-Печерской Лавры полагалось, как и архиерею,
служить с иподиаконами, поэтому настоятелем были пострижены в монашество две
пары иподиаконов: Спиридон и Никодим, Геронтий и Леонтий (отсюда многолетняя
духовная дружба батюшки с будущим архиепископом Чилийским Леонтием).
После
ареста, последовавшего в 1931 г., Никодим (Филиппов) находился в узах в
житомирской тюрьме и, по словам отца Спиридона, «очутился в затруднительном
материальном положении в чужом городе». Батюшка в своем обращении к Прокурору
пишет, что он «счел своим долгом» оказать помощь бедствующему брату. Парадоксально,
что, в то время как отца Спиридона в Житомире обвиняли в оказании Филиппову
помощи, называя ее «к/р деянием», сам Филиппов находился на свободе и
заканчивал в Москве государственный университет.
17
сентября 1937 г., через 17 дней после ареста отца Спиридона, арестовали
епископа Максима. Вскоре было арестовано еще несколько иеромонахов. Анализ дела
позволяет предположить, что оно было сочинено так, чтобы на основании показаний
арестованных провести массовые аресты духовенства, проживавшего в Житомире.
Епископа Максима обвинили в том, что он тайно руководил «контрреволюционной
группировкой церковников-тихоновцев». Следователям не удалось сломить волю и
дух владыки. 23 ноября 1937 г. епископа-исповедника расстреляли.
17
ноября 1937 г. обвинительное заключение было подписано и направлено на
рассмотрение Тройки Житомирского управления НКВД. В нем писалось: «УГБ
Житомирского Управления НКВД в г. Житомире вскрыта к-р группировка монахов в
составе 7-ми человек, проводивших к-р деятельность…
Обвиняемый
Лукич заявил “Мы все надеемся на скорое освобождение Украины от большевиков,
духовенство за границей о нас думает. Так, что я не думаю менять рясу на
штатский костюм”». Последняя фраза подтверждает то, что иеромонах Спиридон не
снимал подрясника, не желая ходить по городу в «штатском костюме».
«Обвиняемый
Лукич в своих показаниях… сообщил, что: “Обвиняемые по делу были между собою
тесно связаны, Руберовский давал указания усилить к-р работу среди верующих,
извращая Новую Конституцию”». Однако, если мы возьмем протокол допроса, то не
найдем там слов, приведенных в обвинительном акте. Слова эти явно приписаны
обвиняемому составителем протокола.
Обвинение
завершалось утверждением, что арестованные, «будучи враждебно настроены против
Соввласти… группировались под руководством бывш. епископа РУБЕРОВСКОГО и
проводили к-р, пораженческую агитацию, распространяли к-р листовки,
использовывая (так написано в документе! — Ред.) для этой цели религиозное
убеждение верующих…». И на этом основании они обвинялись в преступлениях,
предусмотренных ст. ст. 54-10 и 54-11 УК УССР.
НЕПРАВЕДНЫЙ
СУД
В
тот же день Тройка вынесла постановление: «Лукича Спиридона Николаевича
заключить в ИТЛ сроком на 10 лет, считая срок с 4 ноября». И здесь мы видим
лживость следователей и «судей». Срок должны были засчитать со дня ареста, т.
е. с 30 августа. Но за основу взяли дату 4 ноября. Почему так сделали? Потому
что только 4 ноября 1937 г. заместитель областного прокурора по специальным
делам постановил «взять под арест Лукича С. Н.».
Это
говорит о том, что в течение двух месяцев невинного человека просто так, без
постановления прокурора, держали в тюрьме, а в это время дело фабриковалось:
подбирались кандидатуры для ареста, для каждого арестованного разрабатывалась
роль участника контрреволюционной организации.
Характерной
чертой времени является то, что в следственном деле имя батюшки указано не
мирское — Кирилл, а монашеское — Спиридон. В первые годы советской власти,
когда царила канцелярская неразбериха, многие монашествующие при выдаче
документов называли имена, данные им при постриге. После 30-х годов, когда
слежка за неугодными стала тотальной, это уже не практиковалось.
Обвинительного
акта отец Спиридон, по-видимому, как и остальные осужденные по этому делу, так
и не увидел, и на заседание Тройки его никто не вызывал. Ничего не объясняя,
его посадили в арестантский вагон и только во втором лагерном пункте Вятлага
ему объявили приговор.
ВЯТЛАГ
Уже
в лагере отец Спиридон пытался оспорить решение Тройки, обращаясь с жалобами в
прокуратуру и другие инстанции. Защищаясь, он писал: «Заподозрить можно любого,
оклеветать каждого. Но для того и ведется предварительное следствие, чтобы
невинного не осудить напрасно. Но каким положением социалистической законности
при вынесении мне этого приговора руководствовалась Тройка НКВД Житомирской
обл. — мне неизвестно». 10 октября 1940 г. помощник прокурора по спецделам
рассмотрел архивно-следственное дело и постановил «жалобу Лукича С.Н. оставить
как неосновательную без удовлетворения, о чем его уведомить».
В
лагере иеромонах Спиридон тяжело заболел. Порок сердца, анемия, цинга,
ревматизм и другие болезни превратили его в инвалида, «доходягу», он «не мог
ходить, передвигался на костылях». В эти дни «з/к Лукич» в своих письмах на имя
Прокурора СССР писал: «Я буду одним из тех, которые на наших глазах сошли в
могилу, не дождавшись… справедливости». Как часто человеку кажется, что
выпавшие на его долю испытания ему не перенести, и он сойдет в могилу. Но
батюшка оказался одним из тех немногих мучеников за веру, кто не погиб в
советских лагерях, а, претерпев все ужасы каторги, выжил, не был сломлен
духовно и послужил еще на благо святой Церкви Христовой.
Батюшка
не любил говорить о годах, проведенных в заключении. Те немногие крупицы его
воспоминаний, которые дошли до нас благодаря его духовным чадам, позволяют
представить, с каким достоинством батюшка нес свой исповеднический подвиг. Отец
Спиридон рассказывал, что «высоконравственный авторитет монашествующих в
лагерях был настолько высок», что уголовные хранили у них свои ценности.
О
себе он не говорил, но, по-видимому, одним из таких «высоконравственных
авторитетов» был он сам. По словам батюшки, питание в Вятлаге было гораздо
хуже, чем на Соловках. И, тем не менее, будучи крайне ослабленным от недоедания
и цинги, он «сохранился от вкушения мяса все 10 лет пребывания в лагере». Как
инвалида, из-за сердечной недостаточности, батюшку не отправили на
лесозаготовки, а определили в мастерскую расписывать игрушки.
Так
умение рисовать, приобретенное в Лаврской иконописной школе, спасло его от,
казалось бы, неминуемой смерти. Представление о советской каторге можно
составить и по такому рассказанному батюшкой эпизоду. Как уже упоминалось, отец
Спиридон не брил бороду и не стриг волос, а волосы у него были очень густые и
крепкие. Когда он прибыл в ссылку, волосы у него аккуратно состригли, чтобы
использовать для изготовления театральных париков (не правда ли, напоминает
нацистские концентрационные лагеря?).
ВЫХОД
НА СВОБОДУ
30
августа 1947 г. отец Спиридон покинул Вятлаг — закончился 10-летний срок
заключения. Он приехал в Киев, надеясь вернуться в родную Лавру, которая в 1941
г. была открыта, но власти отказали ему в прописке. И вновь он едет в Житомир.
Старые
лаврские прихожане рассказывали, что когда батюшка в 1947 г. по возвращении из
лагеря впервые пришел на службу в Лавру и стоял в Крестовоздвиженской церкви
возле иконы Спасителя, то братия еле узнала его. И хотя власти не разрешили ему
вернуться в родной монастырь, батюшка по-прежнему фактически оставался лаврским
монахом.
Покойный
схиигумен Агапит (Кармаз) рассказывал, что у батюшки на клиросе было свое
место, и всякий раз, приезжая в Лавру, он пел за богослужением. По словам
нынешнего уставщика Киево-Печерской Лавры архимандрита Поликарпа (Линенко), он
видел несколько справок, выданных в 1950-х гг. отцу Спиридону, о перечислении
им разных денежных сумм в качестве пожертвований на монастырь. Таким образом,
батюшка, как только мог — и пожертвованиями, и присутствием — участвовал в
жизни Лавры.
13
января 1948 г. правящий архиерей направил батюшку служить в Михайловскую
церковь села Крыловка Андрушевского района. В 1950 г. он переведен настоятелем
на приход в Чернигов.
В
Чернигове очень близка была отцу Спиридону много помогавшая ему инокиня Анна,
впоследствии игумения Черниговского Елецкого монастыря Амвросия (Иваненко).
Вместе с матушкой они восстанавливали Черниговский Троицкий собор и
реставрировали его росписи.
На
приходе отец Спиридон был недолго, дефект речи — последствие лагеря — мешал ему
благоговейно совершать богослужение, и он ушел за штат. Батюшку взял к себе
священник Димитрий Погорский. В 1957 г. отец Димитрий был пострижен в
монашество с именем Феодосий, возведен в сан архимандрита и назначен ректором
Саратовской духовной семинарии. В 1958 г. архимандрит Феодосий был рукоположен
во епископа.
Когда
ему предложили принять епископский сан, он вызвал к себе отца Спиридона и
сказал: «Если вы согласитесь наставить меня во всем монашеском и епископском, я
приму сан». После назначения владыки Феодосия на Пензенскую кафедру он забрал
батюшку в Пензу. И в Чернигове и в Пензе отец Спиридон был настоятелем
архиерейского крестового храма, в его обязанности входило и обучение
ставленников.
РЕАБИЛИТАЦИЯ
В
феврале 1954 г. отец Спиридон обратился к Председателю Президиума Верховного
Совета СССР К. Е. Ворошилову с просьбой пересмотреть его дело и снять
судимость. Он писал: «По своему состоянию здоровья я являюсь по существу
инвалидом… нуждаюсь в систематическом лечении и наблюдении опытных врачей. Но
меня лишают этого, так как нужные мне врачи имеются только в Киеве, а жить мне
там хотя бы и временно не разрешают… Судимость… гнетуще действует на мое
состояние». 22 октября 1955 г. Лукич Спиридон Николаевич был реабилитирован. В
мае 1956 г. его возводят в сан игумена, а в марте 1961 г. — в сан архимандрита.
Но
радость реабилитации была омрачена новой волной гонений на Церковь: опять
уничтожаются храмы и монастыри, Хрущев обещает в 1980-м году показать по
телевизору последнего попа в СССР. В эти мрачные дни архимандриту Спиридону
второй раз пришлось пережить закрытие дорогой его сердцу обители —
Киево-Печерской Лавры: в 1961 г. власти закрыли монастырь, действующий на территории
нижней Лавры.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
В ЖИТОМИР
В
1970 г. батюшка выходит на покой и поселяется в Житомире. Православные
житомиряне всегда любили его, поддерживали и помогали чем могли. Рассказывают,
что когда в 1937 г. отца Спиридона арестовали, то его библиотеку и личные вещи
верующие разобрали по домам.
Когда
он вернулся в Житомир, то почти все вернули. Батюшка поселился в небольшом
домике в Октябрьском переулке. Его образ жизни оставался таким же неизменным,
как и прежде. Он был большим постником и молитвенником. По свидетельству
ректора Николо-Перервинской духовной семинарии протоиерея Владимира Чувикина,
батюшка каждый день совершал келейно весь суточный круг лаврского богослужения.
В
Житомире батюшка взял к себе двух старушек монахинь, которые ухаживали за ним и
вместе молились. Когда эти матушки умерли, по каждой из них отец Спиридон в
течение года ежедневно вычитывал всю Псалтирь. Часто посещал он Житомирский
Спасо-Преображенский собор, принимая участие в богослужении.
В
свободные часы отец Спиридон пишет комментарии на труд митрополита Мануила
(Лемешевского) «Русские православные иерархи периода с 1893–1965 гг.», ведет
записи по вопросам богослужебного устава и пения, монастырского быта. Господь
даровал батюшке талант крепкой памяти. Он был одним из редчайших знатоков
православного богослужения, знал наизусть многие богослужебные тексты и
песнопения, помнил, как была расписана та или иная церковь в Киеве, в
Киево-Печерской Лавре.
При
всей любви своей к уединению отец Спиридон вел обширную переписку с большим
кругом лиц и не отказывал тем, кто искал у него духовной помощи и совета.
ВОЗРОЖДЕНИЕ
ЛАВРЫ
В
начале 1980-х гг. возникла инициативная группа из бывших монахов
Киево-Печерской Лавры, чаявших открытия монастыря, и не только чаявших, но и
готовящихся к этому. Они собирали богослужебные книги, лаврские нотные
сборники… Иеродиакон Захария в Почаеве составлял списки тех оставшихся в живых
лаврских монахов, послушников и почитателей Лавры, которые бы могли в нее
вернуться.
Список
этот насчитывал до 30 человек. Но отец Спиридон, так много претерпевший и
переживший, не верил, что это когда-нибудь произойдет. Он говорил: «Даже если
Лавру откроют, кто туда пойдет — комсомольцы и пионеры?!». Но когда после
открытия Лавры он в первый раз приехал в нее и увидел множество молодежи, то
плакал от умиления. «Откуда, — спрашивал он, — в Советском Союзе могло взяться
столько молодых людей, пожелавших пойти в монастырь?»
В
июне 1988 г. новосозданной Печерской общине была возвращена территория Дальних
пещер с некоторыми наземными строениями и пещерами, а в 1989 г. передана
территория Ближних пещер. Для возрождающейся Лавры был очень дорог бесценный
опыт архимандрита Спиридона. Наместник Лавры епископ Ионафан (Елецких)
пригласил старца быть духовником монастыря. Батюшка часто приезжал в Лавру,
подолгу жил в ней, окормлял молодую монастырскую братию, совершал постриги,
исповедовал.
Да
и насельники Лавры нередко посещали его в Житомире, чтобы почерпнуть от него,
как из живого источника отеческого Предания, знание лаврской богослужебной и
монашеской традиции. «Все это по возможности претворялось в жизнь… Кое-что даже
до сих пор поется только как выученное с его голоса», — пишет архимандрит
Спиридон (Письменный).
«При
почтенном, восьмидесятилетнем возрасте отец Спиридон имел светлый ум, его можно
было слушать сутками, из его уст изливался обильный поток сведений по всем
областям церковной жизни», — говорит о батюшке архимандрит Поликарп (Линенко).
ПОСЛЕДНИЙ
ВЕЛИКИЙ ПОСТ В ЛАВРЕ И ПОСТРИГ В СХИМУ
В
последний раз батюшка приехал в Лавру на Великий пост 1991 г. Он планировал
побыть весь пост и Пасху, а потом поехать в Житомир, чтобы решить какие-то
житейские дела. Но задержался и уехал только через три или четыре недели. В
Житомире он заболел. У батюшки внезапно начались сильные боли в животе. Врачи
долго не могли установить причину и назначить лечение, легкие болеутоляющие
средства не помогали, а от сильных батюшка отказался, так как, по его словам,
«они затуманивают разум».
Кроме
того, у него из-за сердечной недостаточности очень отекали ноги, и на них
образовались незаживающие язвы, которые хоть и не болели, но требовали частых
перевязок и причиняли большие неудобства. К своим болезням отец Спиридон
относился очень спокойно и не придавал им особого значения, но за послушание
все предписания врачей выполнял беспрекословно. Из-за болей батюшка вынужден
был постоянно находиться в полусидячем положении, отчего образовались большие пролежни.
Зная
давнишнее желание отца Спиридона принять великую схиму и учитывая его
болезненное состояние, обратились с письмом к тогдашнему наместнику Лавры
архимандриту Елевферию (Диденко). Отец Елевферий, взяв с собой певчих, приехал
к батюшке, чтобы совершить постриг. Но батюшка, попросив прощения у отца
наместника, отказался, объяснив, что по канонам постригать в схиму может только
схимник, а так как наместник не схимник, он «не может дать того, чего сам не
имеет».
Столь
великим ревнителем канонов был отец Спиридон, что даже на смертном одре
отказался нарушить их. Когда-то, еще до своей болезни, батюшка говорил, что
если человек пожил и потрудился в схимническом звании, то поминать его следует
именем схимническим, а если пострижен на одре смертном, то поминать нужно
монашеское имя, в скобках указав имя в схиме. Так батюшка и был записан в
Лаврский синодик и так всегда поминается — архимандрит Спиридон (в схиме
Дионисий).
Отец
Елевферий с братией послужили молебен о здравии и с тем уехали, а через неделю
приехали три священника-схимника и постригли батюшку в схиму. За три дня до
пострига у отца Спиридона прекратились изнуряющие боли, исчезла отечность ног,
стали затягиваться язвы и пролежни и начались посещения из мира духовного.
Вдруг батюшка начинал с кем-то разговаривать, потом, как-то сидя в глубокой
задумчивости, сказал, как бы сам себе: «Кто же это такие были, все такие
одинаковые?..».
Близкие
батюшке люди рассказывают, ссылаясь на его слова, что среди виденных батюшкой
был затворник Печерский Дионисий, некогда приветствовавший пасхальным возгласом
преподобных, мощи которых почивают в пещерах, и получивший от них ответ.
Священники, приехавшие постригать батюшку, не договорились заранее, каким
именем нарекать его, думали решить это на месте. Там все и решилось. Отец
Спиридон встретил прибывших возгласом: «Христос Воскресе!», и его назвали в
честь преподобного — Дионисием.
БЛАЖЕННАЯ
КОНЧИНА
После
пострига здоровье отца Спиридона, к радости его окружавших, явно пошло на
поправку, но батюшка этой радости не разделял. На третий день наступило резкое
ухудшение, и он попросил пригласить священника. Пришел настоятель кладбищенской
церкви во имя святителя Николая (на Смолянке) отец Василий Кобелюк. «Батюшка,
читайте отходную», — обратился к нему отец Спиридон. — «Что вы? — отвечал
священник. — Давайте сначала причастимся». — «Я уже выпил таблетки», — сказал
батюшка. Но священник настоял, и батюшка его послушался и причастился.
Причастившись, он опять попросил читать отходную.
Батюшка,
облаченный в схиму, сидел на кровати, глаза закрыты. Дыхание все реже, все
тише, потом он открыл глаза, посмотрел на стоявших перед ним, из глаз
выкатилась слеза, вздохнул последний раз — и почил, через час после принятия
Святых Таин.
Об
этом сообщили в Лавру. Умер отец Спиридон в понедельник утром, а во второй
половине дня лаврские монахи были уже в Житомире. Облачили почившего старца и
всю ночь читали над ним Евангелие. А в это время решался вопрос, где хоронить.
Батюшка завещал похоронить его в Корецком женском монастыре. И там сестры
начали готовиться, и даже могилу выкопали. Обратились к тогдашнему Киевскому
митрополиту Филарету (Денисенко), но он благословил хоронить в Киеве.
По
просьбе наместника Лавры, игумения Флоровского монастыря Антония (Филькина)
предоставила принадлежавшее монастырю место на Зверинецком кладбище. А в
могиле, приготовленной для отца Спиридона в Корце, похоронили прозорливого
старца архимандрита Парфения (Невмержицкого), который так же, как и отец
Спиридон, пострадал за веру Христову (в 1937–1947 гг. находился в заключении) и
скончался через день после батюшки.
Привезли
тело отца Спиридона в Киев во вторник вечером 3 сентября. Гроб поставили в
Крестовоздвиженском храме. Было попразднство главного праздника Лавры — Успения
Божией Матери, т. е. основные песнопения и чтения были успенские. 3-й день
после смерти, день погребения, пришелся на среду — день, когда в Лавре
совершается акафист Успению. Прочитали полунощницу, часы, начался акафист.
Поскольку храм маленький, гроб стоял посредине, а вокруг встали священники,
читавшие акафист. После акафиста — Литургия и отпевание.
Было
множество народа, приехал архиепископ Пензенский Серафим (Тихонов). Архимандрит
Поликарп, участвовавший в отпевании, говорит, что, когда он хотел поправить
крест в руках батюшки, его поразило то, что рука была светлая, как воск (только
маленькое синеватое пятнышко там, где входила игла капельницы), мягкая и даже
теплая. 9-й день кончины пришелся на празднование Собора преподобных Дальних
пещер, 20-й — на Рождество Божией Матери, 40 — на Собор преподобных Ближних
пещер. (В дни памяти Соборов преподобных отцов Печерских в Лавре всегда
совершается панихида по почившей братии.)
Завершая
рассказ об отце Спиридоне, хотелось бы сказать, что значение его трудов для
Успенской Киево-Печерской Лавры, да и, наверное, для всей нашей Церкви
неоценимо. Во многом благодаря ему сегодня мы можем видеть лаврское
богослужение во всем его благообразии. «Как благодать священства от святых
апостолов до наших времен передается живыми преемниками в таинстве
рукоположения, так и отец Спиридон явился для нас, Киево-Печерской братии,
живым носителем и передатчиком той монашеской культуры и традиции, того святого
Устава монашеской жизни и молитвы, посредством которого лики преподобных отцов
Печерских восходили в горние обители», — говорит архимандрит Поликарп
(Линенко).
Творческое
наследие архимандрита Спиридона в полном объеме еще предстоит собрать. В его
трудах отразилось все многообразие его талантов, в них отразилась его забота о
Церкви и родном монастыре. Большой интерес представляют заметки по вопросам
богослужебных чинопоследований, в частности «Проскомидия, или Практическое
руководство по совершению Божественной литургии» (заметки эти сделаны были для
учащихся Пензенской семинарии), а также воспоминания о старинных правилах,
практиковавшихся в Лавре, забытых деталях иноческого быта. Сохранилась
звукозапись беседы с отцом Спиридоном, где он рассказывает о пребывании в
Вятском лагере.
Особую
историческую ценность представляют его воспоминания о наместниках
Киево-Печерской Лавры, рукоположенных в епископский сан. Это небольшие статьи,
которые, по всей вероятности, дополняют и комментируют статьи митрополита
Мануила (Лемешевского), изложенные им в знаменитой книге «Русские православные
иерархи периода с 1893–1965 гг.». В них ярко отразился характер батюшки, его
любовь к родной обители — Киево-Печерской Лавре.
Более
20 лет минуло со дня кончины архимандрита Спиридона (Лукича). Но и по сей день
житомиряне огорчаются из-за того, что батюшка не похоронен в Житомире — ведь
здесь он прожил более двух десятилетий и здесь скончался. Однако историческая
правда требует сказать, что отец Спиридон не по своей воле покинул Лавру и
Киев. А для православного Житомира великим счастьем и приобретением стало то,
что в нем жил этот замечательный человек — исповедник веры, истинный монах и подвижник.
Игорь Александров,
монахиня Евтропия (Бобровникова)
Житомир — Киев
Источники:
1. ГАК. Ф. 182. Оп. 2. Ед. хр. 17.
2. ГАЖО. Ф. Р – 5013. Оп. 1 Ед.хр. 19980 –
П.
3. Биографические сведения о братии
Киево-Печерской Лавры, пострадавшей за Православную веру в 20 столетии. К.:
Типография Киево-Печерской Лавры, 2008.
4. Поликарп (Линенко), архим. Краткие
заметки к уставу богослужения Успенской Киево-Печерской Лавры // Печерський
благовісник. 2004. № 1.
5. Спиридон (Письменный), игум. Несколько
слов об истории Киево-Печерского лаврского распева / Докл. на I Международном
регентском съезде. М., 2001.
6. Чувикин Владимир, прот. Хранитель
отеческих преданий // Кириллица. 2000. № 8.
ИЗ РАССКАЗОВ АРХИМАНДРИТА СПИРИДОНА:
1.
Когда батюшка жил в Ионинском монастыре бывший келейник старца Ионы рассказывал
такую назидательную историю. Как-то раз преподобный шел по монастырю, а ему
навстречу шел послушник, который нес послушание на кухне. В руках у послушника
была стопка тарелок, поэтому взять благословения у старца он не мог. Послушник
растерялся, а старец ему говорит: «Кинь!». Послушник, не раздумывая, бросил
тарелки на землю, и старец его благословил. Тарелки, конечно, разбились, за что
послушник был наказан. Но вскоре сам преподобный Иона ходатайствовал, чтобы послушника,
за такое безоговорочное послушание постригли в монахи, несмотря на то, что он
совсем недавно пришел в монастырь.
2.
Этот же келейник рассказал о том, как преподобный Иона, увидев, что один из его
келейников, убирая в келии, поставил книгу вверх ногами, заставил других
келейников перевернуть провинившегося вниз головой и спросил: «Ну как тебе?
Нравится?!». Этот урок на всю жизнь запомнил не только нерадивый келейник, но и
другие, в том числе и отец Спиридон.
3.
Эта история случилась в Китаевской пустыни в конце 1920-х годов. Отец Спиридон
был тогда еще послушником. Однажды его отпустили из монастыря домой, проведать
маму, а он вовремя не вернулся, что-то его задержало. В наказание за проступок
его на две недели отправили на кухню чистить картошку. Он пришел к повару и
говорит, мол, так и так, меня к вам направили в наказание на две недели.
Услышав это, повар воскликнул: «Чем же я так провинился, что уже 20 лет
картошку чищу?!».
1.
Пример ревности.
В
1991 г. Пасха совпала с Благовещением. Мы пели в Крестовоздвиженском храме на
правом клиросе. При соединении двух служб — пасхальной и благовещенской — в
пасхальную службу вставляется полиелей в честь праздника Благовещения.
Отслужили полиелей, и после чтения Евангелия
мы спели «Воскресение Христово
видевше…» 3 раза, а в обычной пасхальной службе, когда нет такого совпадения, «Воскресение…»
поется после 6-й песни канона, после кондака и икоса, а если полиелей есть, то
повторять его уже не нужно, так как его пропели уже. А мы не сообразили и
запели 2-й раз.
Тут
открываются правые врата, и отец Спиридон, этот немощный старец, трясется весь
и машет мне рукой, я подбегаю к нему, а он меня пальцем в лоб — бух! «Что ж вы
такое поете?!» Но когда мы пришли в келию, уж как батюшка сокрушался, он не
только все время просил у меня прощения, но даже в лоб целовал. Насколько мы
нерадиво келейничали у батюшки, а он при своем вспыльчивом характере смирялся
перед нами. То есть у батюшки характер был вспыльчивый, но он многолетними
монашескими подвигами обуздывал его.
В
то время наместником был архимандрит Елевферий (Диденко), и батюшка с ужасом
рассказывал, что он в алтаре вынимал частицы и не заметил, как пришел отец
наместник, а батюшка стоял к нему спиной. Это для батюшки было так
огорчительно, что он долго сокрушался и горевал, как же непочтителен он был.
3.
Пример рассудительности.
Мария
Васильевна, мама отца Владимира Чувикина, которая ухаживала за батюшкой,
рассказывала, что однажды так случилось, что в доме, где жил батюшка, кончились
продукты. Оставались только яйца, а день был постный. И батюшку стали
уговаривать съесть яйцо, дескать, Бог не вменит это в грех, поскольку есть
нечего. Но он ответил: «Нет, надо потерпеть. Господь испытывает нашу веру». И
не стал есть.
3.
Чувство юмора.
Первая
седмица Великого поста — время, когда все призывает к духовному бодрствованию,
когда Церковь напоминает нам словами святого Андрея Критского: «Душе моя, душе
моя, восстани, что спиши? Конец приближается…»
После Великого канона мы провели батюшку в келию и, жалея его старость,
просим: «Батюшка, вы хотя бы чайку попили». Уговорили выпить горячего чаю. А
он, будучи великим постником, ни слова не сказал нам, что первая седмица поста,
дни особо строго воздержания. А в коробке лежал сахар, кусочков 4-5 оставалось.
Батюшка так с хитрецой улыбается нам, пальчиком показывает на сахар, потом
поднимает палец и говорит: «Конец приближается!»
Комментариев нет:
Отправить комментарий