«МОЙ ПРИХОД В ЦЕРКОВЬ СОВЕРШИЛСЯ БЛАГОДАРЯ МОЛИТВАМ БЛАГОЧЕСТИВЫХ ПРЕДКОВ»

Владыку Иону (Черепанова), епископа Обуховского, викария Киевской епархии, даже особо и представлять не надо. Он известен многим в Церкви, почти 15 лет является наместником одного из самых известных в Киеве монастырей — Свято-Троицкого Ионинского, председателем Синодального отдела по делам молодежи УПЦ, главным редактором журнала «Отрок.ua».

Многие читали его интервью, знают взгляды владыки на те или иные церковные и нецерковные проблемы. Наша сегодняшняя беседа носит иной характер, она, надеюсь, более душевная, личностная — о себе, о вере, о монастыре…

— Владыка, в какой семье Вы родились и как пришли в Церковь?

— Я родился в г. Киеве в семье военнослужащего, причем семья была обычная, советская, которую нельзя назвать полностью религиозной, но и нельзя назвать атеистической. Противодействия вере не было: несмотря на то что отец был секретарем партийной организации полка, в нашем доме находились иконы (они сохранились и доныне), которые остались нам от моих прабабушек. Тем не менее эти иконы, хотя и висели в доме, не являлись свидетельством веры, а скорее были данью моде 1980-х годов. (Может, читатели помнят, в те годы возникло увлечение всем древнерусским, связанным со стариной.)

В Церковь я пришел, как мне кажется, совершенно естественным путем. Как говорит отец Андрей Кураев, если спросить протестанта, как он пришел к вере, то всегда есть момент, когда его приводят в Церковь. Вот и у меня был схожий момент, только я пришел в Церковь не под влиянием чьих-то убеждений, — придя в храм, я нашел свое место. Это было примерно в 1989 г., в старших классах школы.

— Что же Вас в те атеистические годы привело в Церковь?

— Тогда я еще был комсомольцем, существовал Советский Союз, хотя уже начался период «перестройки». У меня был друг, с которым мы дружили с детского сада, а затем учились в параллельных классах. Где-то с класса 8-го мы стали с ним все больше общаться на религиозно-философские темы, причем ни я, ни он не были особо сведущи в религиозной жизни, поэтому свои знания черпали из периодики того времени. Журналы, в частности «Слово», «Огонек», начали активно писать на церковную и околоцерковную тематику, в некоторых изданиях стало публиковаться Евангелие («Литературная учеба». — Е. Г.). Поэтому мы старались находить в этой периодике все то, что касалось веры, Церкви и вообще вопросов вечности.

Однажды мой друг меня спросил: «А ты хоть раз слышал, как звонят колокола?», на что я сказал: «Да, конечно, вот на Крещатике часы каждый час бьют». Он в ответ: «Это не то, там электронные, а вот настоящие ты когда-нибудь слышал?», я говорю: «Нет, никогда». Тогда он предложил пойти на Подол в Крестовоздвиженскую церковь. Подол я знал очень хорошо, потому что мы читали Булгакова и знали, где он родился (к сожалению, этот дом сейчас уничтожен), часто бывали в урочище Гончары-Кожемяки, так как в то время многие дома отселялись и было очень интересно полазить по дореволюционным зданиям, прикоснуться к старине...

В назначенное время я подъезжаю на трамвае к храму и слышу колокольный звон, тогда он показался мне какой-то неземной музыкой, просто небесными звуками. Когда я подошел к храму, то увидел, что в колокола звонит как раз вот тот самый мой друг Олег! Для меня  это было шоком, аффектом, какой-то взорвавшейся атомной бомбой! Хотя мы и общались на эти темы и, когда было празднование 1000-летия Крещения Руси, даже смогли пробраться сквозь оцепление на Владимирскую горку, чтобы присутствовать на торжественном молебне у памятника князю Владимиру, — но то, что мой друг звонит на колокольне — даже представить себе не мог.

Мой ровесник, комсомолец, причем мы, как и все подростки того времени, не особо отличались примерностью поведения. И вот он спускается с колокольни, а я подхожу к нему с огромными глазами и спрашиваю: «Как ты сюда попал?», а он говорит: «Подожди, скоро закончится служба, и я тебе все расскажу».

Я остался на всенощное бдение. Отстоял всю службу, и хотя это была служба приходская и многое сокращали, но все равно я тогда понял, что это мое место, что я должен быть здесь, у меня не возникло никаких сомнений или колебаний.

Многие приходят в Церковь окольными путями: побывав у протестантов, увлекаясь восточными религиями и т. д., но я всегда ощущал себя православным человеком. В случае нужды перед экзаменом я заходил во Владимирский собор, чтобы поставить свечку, как многие школьники и студенты того времени. Поэтому мой приход в храм был вполне естественным шагом. Мне кажется, что такой легкий приход к вере и в Церковь совершился благодаря молитвам моим благочестивых предков: мои прабабушки были очень набожными и благочестивыми людьми, брат моей прабабушки был новомучеником, иеромонахом, пострадавшим в 1930-е годы.

— После окончания школы Вы продолжили обучение в светском вузе?

— Да, после окончания школы я поступил в медицинский институт, отучился там три года. На первом курсе я попал в Киево-Печерскую Лавру, и один из прихожан Крестовоздвиженской церкви попросил помочь: обитель тогда только-только возрождалась. Я поработал в Лавре, впервые попал на братскую трапезу, и тогда я увидел такую единодушную молитву, когда все были единым целым, посвященным Христу. Когда я увидел такое настоящее христианское единодушие, то понял, что должен быть только здесь.

После этого случая все свободное время я старался проводить в Лавре: и после занятий, и в выходные дни, на каникулах. Поэтому к третьему курсу института я понял, что даже если закончу его, то все равно не буду работать по специальности, все равно я буду только в Лавре. Я «завалил» сессию и ушел в монастырь. Это было в 1992 г.

— Как Ваши родители отнеслись к такому жизненному выбору?

— Естественно, у моих родителей был шок, потому что они, как многие светские мирские люди, жили в той системе ценностей, которая тогда (да и в наше время) была принята — когда человек оценивается по престижности его работы или места учебы. Если раньше, когда их спрашивали, мол, как ваш сын, они с гордостью отвечали: «Он учится в институте» (тем более что мединститут был вторым по престижности после университета им. Т. Шевченко), то потом они скорбно должны были говорить: «Он ушел в монастырь».

— Вы единственный ребенок в семье?

— Да, я единственный сын.

— А как сейчас родители относятся к Вашему выбору?

— Сейчас, когда им задают подобный вопрос, они отвечают более снисходительно. Слава Богу, что родители воцерковились и мой уход в монастырь не стал для них соблазном и не оттолкнул их от Христа. Со временем они смирись и приняли мой выбор.

— Владыка, хочу спросить о молодежном движении в Ионинском монастыре, ведь о нем знают не только в Киеве, а Вы были у истоков этого движения. Чем отличается сегодняшняя молодежь от той, которая была пять-десять лет назад? Чем они похожи на предыдущих своих сверстников?

— Светская молодежь практически не меняется, а церковная молодежь, на мой взгляд, несколько деградировала. Возможно, это мое субъективное ощущение. Я сейчас нахожусь в том возрасте, когда многие родители имеют уже взрослых детей, и могу смотреть на современную молодежь с точки зрения себя 20-летнего начала 1990-х годов.

Тогда молодежь была более стремящейся и ищущей, была как губка, способна поглотить любую информацию о Православии. Единственные книги, которые можно было тогда купить — это православный молитвослов, который стоил 50 советских рублей и Толковая Библия — 350 советских рублей. А 300 рублей — это две месячные зарплаты.

Поэтому какую-то другую литературу передавали из рук в руки: самиздатовские книги, дореволюционные Евангелия с крошащимися выпадающими страничками. Пытались найти перепечатанный на ксероксе молитвослов на церковнославянском, потому что стремились читать не в современной советской орфографии, а именно в церковнославянской. Стремились узнавать, что значит то или иное церковнославянское слово, стремились говорить с людьми, которые хоть что-то могли знать о Православной вере.

В эпоху Google наблюдается полная инфантильность молодежи к основам веры. В лучшем случае, почитали Евангелие и одну-две брошюрочки, потому что Google настолько народ избаловал, что даже не думают что-то узнавать, какую-то информацию обрабатывать. Сейчас человек, если сталкивается с чем-то непонятным в Православии, набирает это слово в поисковике, получает минимальную информацию и тут же успокаивается. А чтобы быть хоть чуточку энциклопедистом в своей вере, люди к этому даже не стремятся. Поэтому происходит такая тотальная деградация.

— Это только потому, что они читают о Православии не в книжке, а в Интернете?

— Вы знаете, все-таки в Интернете преимущественно можно почитать только публицистику и какие-то статьи, не больше. Чтобы иметь представление о церковной эпохе или церковном явлении, нужно читать серьезные книги. Чтобы узнать о Литургии, недостаточно прочитать одну-две статьи на pravmir.ru или на «Православии в Украине», для этого нужно прочитать, скажем, труды Киприана (Керна) или другие книги по литургике. Чтобы иметь представление о церковной истории, нужно читать соответствующие издания, мемуары и т. д.

— Как-то все уж очень безрадостно…

— К сожалению, безрадостно, но это факт. Наверное, сейчас это общее явление — тотальная инфантильность. Возможно, это похоже на брюзжание, но молодежь преимущественно инфантильна. Им не хочется ничего делать, они привыкли жить довольно потребительски с точки зрения, насколько это им полезно или неполезно. Поэтому одним из приоритетных направлений нашего Синодального отдела по делам молодежи является развитие социальной деятельности, социальной работы.

— Как раз хотела спросить: может, то, что они не читают книг по истории или богословию, компенсируется тем, что они действуют? Ребята из движения «Молодость не равнодушна» много ездят, помогают сиротам, больным детям.

— Мы к этому и стремимся — бороться с инфантильностью путем привлечения ребят к социальной работе. Молодости свойственно куда-то устремлять свою энергию. Но другой вопрос: делать что-то доброе или что-то злое? Невоцерковленная молодежь стремится запечатлеть себя в истории в самых неприглядных видах и направляет свою энергию не в самое позитивное русло. Конечно, есть замечательные люди и внецерковные, которые занимаются социальной работой, волонтерством, другими добрыми делами, но, к сожалению, общество потребления диктует другие законы. Надеюсь, наша социальная работа является хорошим противоядием этой всеобщей инфантильности.

Молодые люди очень депрессивны, постоянные внешние воздействия способны довести их до состояния крайнего уныния, которое является одним из смертных грехов. Сколько мы знаем примеров, когда юноша лезет в петлю из-за того, что не сдал экзамен, или задолжал какую-то сумму денег, или расстался со своей возлюбленной и т. д. Иначе говоря, не самые значимые вещи, которые люди переживают со скорбью, доводят до такого уныния, что кое-кто готов покончить жизнь самоубийством.

А вот если такой молодой человек съездит в онкоинститут и увидит, как живут ребята, которые годами борются с раком, которые выживают из последних сил, которые лишены прогулок на свежем воздухе, общения с друзьями, прочих радостей детского возраста; или когда он побывает в детдомах, где дети лишены самого главного — любви, тогда он увидит, что есть люди, которым значительно тяжелее, чем ему, но они, тем не менее, не перестают радоваться жизни, — вот тогда и происходит переоценка своих псевдоскорбей.

— Как Вы считаете, нужно ли (и каким образом) активизировать работу церковных людей, не молодежи, чтобы они не просто пришли, помолились, послушали проповедь, причастились и ушли? Чтобы были едины, принимали еще какое-то участие в жизни прихода, Церкви.

— Нужно всегда понимать, что «невольник — не богомольник», если у человека нет желания заниматься той или иной деятельностью, то он заниматься этим не будет. И здесь очень много зависит от пастыря, от священника.

Сейчас, слава Богу, открывается все больше храмов, и, конечно, священнику, начавшему служить в новооткрывшемся храме (в старых храмах уже сложись определенные традиции, которые довольно непросто бывает изменить), нужно стремиться к тому, чтобы приход был не только местом, где совершаются богослужение и требы, а и центром жизни общины.

Священника называют «отцом» не только из-за сана, но и потому, что он должен стать настоящим отцом, духовным отцом для своих прихожан. Когда он знает нужды каждого обращающегося к нему прихожанина, когда он живет вместе с ними, ведет их ко Христу, тогда он стремится всем сердцем помочь им на пути к Царствию Небесному.

Слава Богу, такие приходы уже есть, многие священники именно на таких принципах строят приходскую жизнь. Тогда каждый прихожанин является не просто человеком, зашедшим в храм, а духовным сыном или духовной дочерью неравнодушного священника.

В монастыре несколько сложнее воплотить все это из-за большого количества прихожан. Но мы стараемся в социальной работе монастыря, в деятельности Синодального отдела по делам молодежи следовать такому принципу: поддержать любое благое, доброе дело. Если человек приходит с какой-либо инициативой, мы стараемся эту инициативу поддержать, конечно, если она не противоречит ни Евангелию, ни Церковному Уставу и является вполне приемлемой для православного человека. А дальше смотрим: если это дело Божие, то оно разрастется, расширится, как, например, наша социальная работа, а если это дело человеческое, то оно само собой разрушится.

— Владыка, Вы, можно сказать, триедины в одном лице: епископ, настоятель монастыря, глава Синодального отдела УПЦ. Скажите, какими качествами должен обладать епископ, и чего ждут люди от лица, имеющего высшую степень священства?

— Этот вопрос для меня сложный, потому что я являюсь викарием Киевского Митрополита, поэтому самостоятельных решений не принимаю. Круг моих обязанностей после рукоположения практически не изменился: как возглавлял монастырь, так и возглавляю, как занимался молодежной работой, так и занимаюсь. Безусловно, некоторые изменения есть, но мне очень сложно их отследить и выразить словами. То, что стало меньше времени, так это точно! Сейчас приходится и служить чаще, и быть в поездках, стало больше обязанностей, больше ответственности.

— Ионинский монастырь возрождался, по сути, на пустом, поруганном месте. А для монастырской жизни важна преемственность, передача опыта предыдущих поколений. Где брала и берет силы братия монастыря для духовной жизни?

— Вы затронули очень важную и актуальную проблему для практически всех наших монастырей — проблему отсутствия преемственности. Во многих монастырях братию составляют люди, пришедшие в обители в начале 1990-х годов. Тогда был огромный всплеск интереса людей к монашеству.

Я помню, тогда в Лавре к нам приходило за день по пять-десять человек с просьбой принять в монастырь. Также и в другие монастыри приходило большое количество людей; собственно, они теперь составляют ядро всех обителей, которые были открыты в то время. Но, к величайшему сожалению, не было тех людей, которые могли бы передать настоящий монашеский опыт, опыт устройства монашеской жизни. Поэтому многое приходилось узнавать самим, искать тех немногочисленных монахов, которые еще были живы в начале 1990-х годов и которым удалось пережить все гонения и репрессии...

Понятно, что возникало и возникает достаточно большое количество ошибок, потому что без опытного духовничества и опытного наставничества очень сложно строить монастырскую жизнь. Особенно это стало заметно, когда наша братия начала тесно общаться с братией монастыря Дохиар на Святой Горе Афон.

Это тот монастырь, где в полной мере сохранилась монашеская преемственность. Игумен этого монастыря архимандрит Григорий является учеником двух старцев, которые, как я думаю, вскоре будут прославлены в Элладской Православной Церкви. Это старец Амфилохий Патмосский и старец Филофей Зервакос — два известнейших подвижника благочестия ХХ в.

Понятно, что человек, который воспитывался у таких старцев, и сам несет святость и благодать, и тот опыт духовничества, который получил. Видя, как живет дохиарская монашеская община, понимаешь, насколько нам еще далеко до этого совершенства, как далеко до того монашеского подвига, до той монашеской жизни, которая реализована в афонских монастырях, где настоящие принципы общежительного монастыря, где люди имеют опыт молитвы, опыт подвижничества.

Слава Богу, это не вводит в уныние, а, наоборот, является стимулом: есть над чем потрудиться, и знаешь, в каком направлении двигаться. Потому что, как и любого человека, начинают одолевать тщеславные помыслы, когда что-то получилось, что-то организовал по молодежной линии, что-то в монастыре восстановил: «Вот какой ты молодец, как у тебя хорошо получилось». А когда побываешь в Дохиаре, пообщаешься с настоящим монахом, понимаешь, насколько тебе еще далеко до настоящего совершенства. Очень отрезвляет.

— Особенность вашего монастыря состоит в том, что он находится на территории ботанического сада, где весной и летом, а к тому же в воскресные дни, когда служится Литургия, бывает такое количество посетителей, что яблоку негде упасть. Не мешает ли это уединенной монашеской жизни?

— Естественно, это является некоторым стесняющим фактором, но не поводом для ропота или раздражения. Мы хорошо понимали, куда шли, знали, что монастырь расположен не в лесу, не в горах, не в степи, а посреди огромного мегаполиса, и какое количество народа здесь бывает, сколько неудобств доставляет факт пребывания монастыря в центральном ботаническом саду.

Поэтому мы относимся к этому как к данности и особо не переживаем. Слава Богу, что хоть двадцатая часть посетителей ботсада заходит в храм и хоть кого-то коснется благодать Божия в этом святом месте.

— Напоследок традиционно: Ваши пожелания читателям нашей газеты.

— Я всем в пример ставлю «Церковную православную газету» как образец официального церковного издания. Очень сложно газете в рамках официального «паркета» быть интересной. Тем не менее в ней хорошо соблюден баланс между сухостью официоза и живой проповедью Евангелия Христа; освещены новостные события как столичной, так и региональной жизни; весьма интересны статьи по истории; всегда есть материалы, поднимающие проблемы социального служения (и это помогает человеку, если он того желает, найти свое место на таком поприще).

Поэтому желаю редакции «ЦПГ» держать эту высокую планку, не тщеславиться, если что-то получилось, а благодарить Господа за служение в проповеди слова Божия. Читателям же моего любимого православного издания хочу пожелать: изучая материалы «ЦПГ», стремитесь исполнять то, о чем вы читаете, чтобы прочитанное не просто откладывалось в памяти, но и служило руководством к исполнению.

Беседовала Елена Головина