 |
| Протоиерей Георгий Почтовый, настоятель Успенского собора г. Канева |
— Верно ли, что храмы — это не только здания, но и сами люди, прихожане?
— В одном из своих посланий апостол Павел пишет, что человек свят как Господень храм, а растлителей накажет Бог. Похожие мысли есть у многих святых отцов. Да, молиться можно на всяком месте, но святыни нужно беречь.
Каждый христианин призван с любовью относиться к другому человеку, как к Божьему храму. Это очень важно, особенно в семье — «малой церкви». Для любви много не нужно — достаточно иногда промолчать или ласковое слово сказать, руку подать, обнять, пожалеть, приободрить… Любовь проявляется в важных мелочах. Помню, как-то мы с отцом пришли в гости к 90-летнему ректору Киевской духовной академии и семинарии. Мой папа (священник) стол накрыл, чай заварил. А ректор встал и куда-то вышел. Сидим, ждем, десять минут, двадцать, полчаса. Вдруг открывается дверь, ректор ввозит на колясочке матушку и говорит с нескрываемой радостью: «Вот — отец Гавриил пришел, наш старый друг, с эскортом…». Я еще совсем маленьким был, чуть не заплакал, думаю: «Господи, вот любовь-то!..».
— Почему при высоких темпах храмостроительства любовь в обществе оскудевает?
— В храме мы причащаемся, исповедуемся, молимся Господу, открываем Ему душу, встречаемся с Его благодатью, от которой и проистекает любовь. А под лежачий камень вода не течет. Многое зависит от самого человека. Вот посмотрите на наш собор!.. Его, милостью Божией и молитвами Богородицы, люди построили, а потом — после десятилетий безбожной власти — восстанавливали. Бывало, трудились человек по 50 ежедневно, от мала до велика, целыми семьями, даже старушки помогали, как могли. Каждый внес свою лепту, хотя, конечно, основные работы делали профессиональные реставраторы. Такие вот прихожане на оскудение любви в семьях и обществе не сетуют, а держатся друг за дружку.
По праздничным и воскресным дням храм переполнен. В последние месяцы мы усилили молитвы, ведь у многих сейчас на сердце неспокойно. Вот и просят каневские священники у Бога милости нашему народу. Стараемся, чтобы молитва не прекращалась ни на минуту. (На соборе бьют куранты. — В. Д.) Сейчас необходимо поддержать переселенцев из юго-восточных областей Украины. Постараемся...
Вообще, это радость, что в Украине в последние годы возводят храмы, восстанавливается духовная жизнь. До 1940-х годов, как мне рассказывал папа, церкви, в основном, разрушали. И ничего хорошего из этого для властей не вышло. Ведь вера нужна людям! Помню, как в году 1947-м, уже после войны, в храмы потянулись вереницы солдат, психологически уставших, многие — контуженные, на костылях… Господи, как же они молились!.. Этого не забыть. Я служу в священном сане уже 40 лет и застал в храмах людей, как говорится, старой закалки.
 |
| Жатвы много, а делателей мало… (Лк. 10: 2) |
— А в чем, по-вашему, отличие верующих старой закалки от современников?
— (Улыбается.) Конечно, и среди современников есть немало достойных. Но люди той, старой закалки прошли страшные репрессии, гонения, голод, войну, разруху... Эти люди были не просто набожными, их вера была стойкой, подтвержденной делами и испытанной временем. Они не дрожали по поводу и без повода, а шли своей дорогой к Богу. Вот, например, монахиня Питирима… Она рассказывала, как после смерти родителей со своей младшей сестрой добралась до Киева из Воронежской губернии, пришла в Покровский монастырь, приняла постриг. Чуть позже игумения благословила Питириму на послушание во Ржищевской обители. Коммунисты женский монастырь закрыли. И матушка часто вспоминала, как перебрались в Канев вместе со священником Всеволодом Кудрицким, продолжавшим служить втайне от советской власти. В 1930-х монахиня Питирима помогала собирать подписи в защиту Успенского собора. Это был подвиг. Отца Всеволода, например, и еще нескольких священнослужителей арестовали и мучили в тюрьме четыре месяца, чтобы они отреклись от Христа, а в марте 1938-го расстреляли... Церковь их канонизировала. Так вот: вся жизнь монахини Питиримы прошла в трудах, страданиях и гонениях. Но она даже в самые страшные годы не прекращала молитв и проповедовала людям о Боге, словно равноапостольная мироносица Мария.
Много было в Каневе апологетов. Один такой вернулся из пермских лагерей, когда я уже тут служил. Восемь лет человеку дали за письма тогдашним генсекам с просьбами вернуть храм верующим… Вернулся, бедный, а мать его к тому времени умерла. Мы ему построили хатку, до последних дней жизни молился он в Успенском соборе, пламенно и тихо. Думаю поднять вопрос о канонизации еще нескольких каневских новомучеников, исповедников. Такие люди засвидетельствовали свою веру мученическим венцом и являются нашими небесными молитвенниками. Их нужно почитать. В 1960-е годы, когда снова начались гонения и храмы закрывали, народ стоял стеной, мы писали жалобы, защищались, как могли… Каждый знал, что без храма нет жизни, а одно только беззаконие.
— А не страшно Вам было защищать храмы во времена хрущевских гонений?
— (Улыбается.) Конечно, преследования были, но все это пришлось пережить. Отец мой, например, ничего не боялся, все прямо говорил в глаза и нас тому же учил. Помню, как брат мой (священник) служил в Анапе, в красивом и старинном Онуфриевском соборе. При правлении Хрущева было решено этот храм закрыть. Брат тогда от властей потребовал другое здание, а паству собрал и объяснил, что нас не стены спасают, а Христос. Во избежание конфликта коммунисты пошли на уступки. История облетела весь город. Прихожан стало намного больше.
—Что пережили в те времена лично Вы?
— Ничего особенного, слава Богу за все! Я пробыл семь месяцев и семь дней в трех тюрьмах и двух лагерях. Скорее всего — за жалобы, которые писал, протестуя против закрытия храмов. Мне тогда 18-ти лет не было, а как исполнилось — все припомнили. Но вскоре после моего ареста остро встал вопрос, что в СССР сажают за свободу совести, и нас повыгоняли на стройки.
— Как молились в тюрьмах?
— По памяти, кто как мог, книг у нас не было. Хотя в лагерях тогда уже не притесняли — ни надзиратели, ни заключенные. Потом перевели в другую тюрьму, где режим был строже. Надзиратели забрали у меня нательный крест — папино благословение, старинный, приблизительно XVI в. Я им говорю, что верующий, спрашиваю, зачем крест забрали, на каком основании, ведь свобода совести позволяет его носить! Потребовал прокурора. Он пришел и говорит, что крест — слишком большой, сокамерники могут отобрать, сделать нож. Дали мне накладную, пообещали крест вернуть.
— И вернули?
— Да, но на этом история не закончилась. Будучи уже в другом лагере, я — тогда еще мирянин — познакомился со священником. У него был маленький такой нательный крестик, сантиметра полтора, а у меня — большой. Я и предложил поменяться. Неудобно мне стало, что крест мой больше, чем у батюшки. А потом меня в одно место перевели, а священника — в другое. В Лукьяновской тюрьме на нем мой крест увидели, обвинили в воровстве. Долго он объяснял, что я ему сам крест отдал: не верили батюшке — документы-то его были запечатаны. Потом мы встретились и снова обменялись крестами...
— Когда Вас назначили настоятелем?
— В 1989-м. Помню, Канев встретил меня дождливой погодой. На дверях храма — табличка «Музей». Служить поначалу нам не давали: требовали создать условия для переезда музея в здание, где раньше были монастырские келии. А то помещение находилось просто в ужасном состоянии — следствие бесхозяйственности — ни окон, ни дверей, заплесневелые стены, можно сказать, под открытым небом. Решили его восстанавливать, реставрировать. Первым делом починили кровлю, поправили стены, из комнат — представьте себе — вывезли около 100 самосвалов спрессованного мусора! Где-то полгода ушло на реставрацию. Когда в это здание перебрался музей, мы получили возможность совершать богослужения в храме. Его, кстати, также пришлось реставрировать. Коммунисты даже иконостас уничтожили!..
— А как налаживали духовную жизнь?
— В 1990-м на Пасху к нам пришло несколько тысяч человек. Музей тогда из храма еще не переехал, были некоторые препятствия. Мы пообещали, что в соборе будем аккуратны, а если нам не дадут молиться — не пойдем на выборы. Не следовало так, конечно… Нам, слава Богу, разрешили.
Потом, помню, песнопения писали от руки — книг практически не было. Зато все тропари, кондаки всем на клиросе было хорошо видно. Матушка хор создала. Поначалу у нас было всего две хористки-бабушки еще царских времен. Мы пригласили петь всех желающих, у кого есть голос и слух. Пришло на клирос около полусотни человек, затянули так, что хоть из храма убегай. На следующее богослужение на клиросе было уже человек 30. Потом — 20. Через неделю оставшиеся 15 пели как птички.
Буквально сразу, в 1990-м, организовали при храме воскресную школу. Люди тянулись — на занятиях бывало по 40 и больше учеников. В Каневе есть школа-интернат, сирот много… Они к нам приходили, некоторых мы крестили, воцерковляли потихонечку. Помнится как-то зимой один бедный ученик пришел на занятия в рваных кедах — пальцы торчат… Ну, какая может быть учеба в такой вот обуви?! Поехал домой, взял теплые ботинки, носки шерстяные, обул страдальца. Вдруг вижу — в дверях какой-то взрослый, пристально всматривается. Подошел после урока, спросил, что у нас за дети. Я говорю: «Воскресная школа». Разговорились с ним, познакомились. Оказалось — генерал-полковник, который и сам был детдомовцем. Так и он пришел к вере.
Еще в начале 1990-х при соборе было организовано сестричество. С тех пор помогаем тем, кто, попав в больницу, не в состоянии обеспечить себе лечение. Вскладчину покупаем им необходимые лекарства, всем миром собираем продукты, одежду. Зимой бомжи собираются — приводим их в человеческий вид, купаем, одеваем, кормим... Часто обращаются за поддержкой люди, вернувшиеся из лагерей, тюрем. Мы от них не отворачиваемся, помогаем, чем можем.
Вячеслав Дарпинянц
Комментариев нет:
Отправить комментарий