Татьяна Эсперовна Липатова родилась 23 апреля 1924 г. Работала в научно-исследовательских институтах России, Беларуси и Украины.
В 1968 г. защитила докторскую диссертацию по химии высокомолекулярных соединений, став первой в Украине женщиной, защитившейся по этой специальности.
С 1969 г. — профессор. За создание полимеров для эндопротезирования и исследования, проведенные в этом направлении, в 1972 г. удостоена премии двух академий — СССР и Чехословакии. В 1974 г. удостоена премии им. Л. В. Писаржевского АН УССР за работы в области гомогенного катализа полимеризации, была первой женщиной, удостоенной этой премии. В 1982 г. удостоена Государственной премии УССР за разработку новых полимерных материалов и внедрение их в клинику. В 1992 г. избрана членом-корреспондентом Международной академии творчества.
Подготовила 30 кандидатов и трех докторов химических наук. Автор более 400 научных статей.
Муж — академик НАН Украины Ю. С. Липатов.
— Татьяна Эсперовна, расскажите о себе. Из какой Вы семьи?
— Я из самой обыкновенной семьи. Со стороны отца я коренная москвичка, уже трудно посчитать в каком поколении — документы утеряны. Согласно воспоминаниям моего деда, папиного отца, мои предки происходили из Скандинавии, кто-то из них был сподвижником Петра. Видимо, они с царскими войсками пришли в Россию. Поселились мои предки в Замоскворечье, они были гробовщиками. Я иногда в шутку говорю: «Наверное, рассказ Пушкина “Гробовщик” написан с какого-то моего предка».
Дед мой, Михаил Георгиевич, был мещанин, работал у крупного московского текстильщика, затем стал представителем его фирмы. Пребывая в командировке в Тамбове, женился на моей бабушке, Елизавете Тимофеевне, — необыкновенно кроткой, тихой и доброй женщине. Такая она была «уютная» — чудо! У дедушки с бабушкой родилось восемь детей. Дед жил, как говорится, по «Домострою» — держал семью в строгости. У него была большая коллекция кенаров, ему очень нравилось их пение.
Дедушка рано умер, так что детям пришлось зарабатывать на жизнь самим. Теток моих выдали замуж. Старший и младший братья папы, Константин и Николай, вместе с моим отцом начали трудиться на той же фирме, что и дед. Грянула революция, за ней — гражданская война, и папа оказался в конной армии Буденного...
Мама моя была дочкой московского купца второй гильдии, ювелира. Дед пришел в Москву уже будучи женатым, вместе с бабушкой начинал с торговли какой-то мелочью в палаточке. Впоследствии в Охотном ряду — очень престижном месте — он открыл ювелирный магазин.
Мама училась в частной женской гимназии Н. Е. Шписс в Москве. Потом в том же здании, на Лубянке, 14, размещались ГПУ, НКВД и КГБ. Когда папу и маму арестовывали, что было не раз, они туда попадали... Но это уже отдельный рассказ.
Мама часто посещала Третьяковскую галерею, которую знала лучше любого экскурсовода. Мы с ней, конечно, бывали в Третьяковке, и она нередко говорила: «Когда я ходила сюда гимназисткой, вот эта картина висела вон там». С отличием окончила гимназию и хотела учиться на Высших женских курсах, но дед воспротивился. Потом познакомилась с моим папой, и в 1922 г. они поженились.
— А деда своего помните?
— Дедушка, мамин папа, умер в 1932 г., когда мне было восемь лет. Но, тем не менее, за это время он успел заложить во мне зерно веры. У нас была Библия, она и сейчас у меня есть, с гравюрами Доре. Дедушка рассказывал мне ее содержание. Мы с ним сидели на террасе. Он сидел в качалке (в конце жизни у него были парализованы ноги), а я возле него, у него на коленях Библия, и он мне рассказывал все от начала до конца. Я от него не отходила! Что значит детское восприятие — я все запомнила!..
Так что дед приобщил меня к вере. И няня потом мне очень в этом помогала. Она была чудесная! Кстати, папа в детстве прислуживал алтарником, прекрасно знал все службы. А как он пел «Рождество Твое, Христе Боже наш», когда мы собирались все вместе на праздник! Но... был вроде как атеист. Понимаете, иконы нельзя было вешать. У нас висели иконы, и когда к папе пришли сослуживцы, то сказали: «Ты что! Разве можно?! У тебя даже портретов Сталина и Ленина нет». Тогда иконы пришлось убрать, вывесили портрет Ленина и фотографию Сталина. Вот такое было время…
— Как у Вас возникла идея написать книгу «Наука и православие»?
— Можно сказать, что весьма прозаично: соседка, которая жила над нами, делая у себя ремонт, залила нашу квартиру. Так мы с ней и познакомились. Она оказалась очень приятным и порядочным человеком, сразу же выразила готовность возместить все причиненные нам убытки. Потом она иногда к нам заходила. Как-то рассказала ей, что у меня сохранились дневники, которые я писала, когда занималась наукой. Немногое из моих записей пересказала. Она говорит: «Вам надо написать книгу. Вы пишите, а я помогу ее издать».
Вот так я начала писать. Причем, когда я закончила книгу, мне уже не нужно было обращаться за помощью к соседке, так как мой муж, Юрий Сергеевич, тогда хорошо зарабатывал — писал по заказу научные книги за рубеж. Так что мы просто пошли в издательство «Феникс», директор которого был нам хорошо знаком, поскольку издательство раньше было академическим и в нем печатались наши научные книги. И он взялся издать эту книжку. Таким образом она и появилась.
— Скажите, все ли ученые в советское время были неверующими и демонстрировали свой атеизм?
— Видите ли, ученые тогда должны были демонстрировать свои атеистические взгляды на жизнь. Иначе дорога в науку для них была закрыта. А до революции всегда велась статистика: сколько ученых верующих, сколько неверующих, сколько колеблющихся. Я по годам смотрела эти данные — верующих ученых было большинство. А в советское время такой статистики быть не могло, сами понимаете… Были верующие ученые, но они же не могли этого показать. Среди таких ученых и Сергей Павлович Королев, и Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский, и Иван Петрович Павлов, и Юрий Николаевич Квитницкий-Рыжов, и Варвара Васильевна Черная — матушка Серафима, которая была первой настоятельницей возродившегося уже в наше время Московского Новодевичьего монастыря.
С матушкой Серафимой мы сначала общались как коллеги. Она была крупным ученым, членом многих иностранных академий. А еще она была внучкой митрополита Серафима (Чичагова). Матушка Серафима рассказывала, что до определенного момента особо не интересовалась религией, но потом вдруг ее перестала интересовать наука как таковая, а ведь она была блестящим специалистом. Говорила: «Как отрезало все». Сразу окунулась с головой в Православие, очень много читала. Она поняла, что самое главное — спасать свою душу для вечной жизни.
Матушка рассказывала о периоде в ее жизни, когда она решила, что ей, в общем, уже больше делать нечего: «Мужа похоронила — прибрал бы теперь и меня Господь». К тому моменту она уже была верующая. И ей во сне явился ее дедушка и сказал: «Потрудись еще для меня». Варвара Васильевна приняла постриг — сразу в мантию, и ее назначили игуменией возрождающегося Новодевичьего монастыря. Потрудилась она и для дедушки, расстрелянного в 1937 г. на Бутовском полигоне близ деревни Дрожжино под Москвой. Во-первых, она добилась его реабилитации. Во-вторых, Русская Православная Церковь причислила ее дедушку как новомученика к лику святых. В Бутово же построен храм в честь Святых новомучеников и исповедников Российских, в котором совершаются регулярные богослужения. В этом есть и заслуга Варвары Васильевны — матушки Серафимы.
— Расскажите, пожалуйста, о нашем земляке-киевлянине, прихожанине Макариевского храма, профессоре Юрии Николаевиче Квитницком-Рыжове, Вы ведь его близко знали.
— Это светлый, глубоко верующий, очень скромный человек. С Юрием Николаевичем мы были большими друзьями. Однако прошли годы, пока мы прониклись взаимным доверием. Мы с мужем как-то пришли к Юрию Николаевичу в гости. В уголочке, где был его кабинет, у него висела полка, задернутая занавеской. И вот он отодвинул эту занавеску, и я была ослеплена. Там такие иконы стояли! Он рассказывал нам про эти необыкновенные иконы: одна из них досталась его семье от Ганнибалов, предков Пушкина.
Кроме того, Юрий Николаевич прекрасно знал историю Киева. Мы ходили с ним по городу, и он рассказывал нам много интересного. Например, на Подоле он показал нам дом, где Куприн писал свой рассказ «Река жизни».
Юрий Николаевич был блестящий биолог: занимался изучением мозга, работа его была секретна — он никогда ни о чем не рассказывал. Он 40 лет ходил в Макариевскую церковь, работая в секретном учреждении! В храме Юрия Николаевича никто не видел. Обычно он входил с заднего крыльца и всю службу стоял в алтаре...
— Есть много свидетельств о духовном мире, явлений, которые не в состоянии объяснить наука. Может ли встреча с такими необъяснимыми явлениями и процессами послужить для ученого первым шагом на пути к Церкви?
— Это зависит от человека — некоторые могут, а некоторые нет. Ведь техноцентризм в науке до сих пор существует — многие считают, что наука может все объяснить.
В школах до сих пор преподают теорию Дарвина! А ведь помимо теории Дарвина еще есть теория Ламарка, теория изменения генов под внешним влиянием — хотя бы об этом детям говорить. Пусть они знают, что Дарвин — не истина в последней инстанции. Тем более сейчас уже накопилось столько фактов о том, что теория Дарвина неверна в корне: промежуточного организма между обезьяной и человеком так и не нашли. Его нет!
И потом, у обезьян, живущих в одном лесу, отличий генетического кода больше, чем у человека, где бы он ни жил — в Европе, в Африке, повсюду. На эту тему у меня в книге приведен пример: японские ученые провели исследования, четко доказывающие, что по мужской линии мы произошли от одного человека. Это показано на генном уровне. Также научно обосновано, что у нас одна праматерь.
— Тогда почему школьная педагогика придерживается именно теории Дарвина?
— Психология человека — это очень интересная вещь. По утверждению психологов, массе людей легче всего внушить что-то нехорошее. А когда один-два человека — такого уже не получается. То есть существует психология толпы. Вот теория Дарвина пока на этом и держится. Кстати, многие ученые знают, что это липовая теория, но они боятся: «Допустим, я буду проповедовать другую теорию — богословскую. Тогда я могу лишиться финансирования на исследования, могу даже потерять место и стать изгоем среди ученых».
Страх, страх… Просто страх — больше ничего.
— Откуда взялась теория, что шесть дней творения — это шесть геологических эпох? Не является ли это недоверием к слову Божию?
— Конечно, прежде всего — это отрицание Бога. Мол, все растягивается на миллиарды лет и происходит постепенно, а это совершенно невозможно и по теории вероятности, и по термодинамике — по многим факторам науки.
Или взять так называемых христианских эволюционистов. Они не отрицают Бога, говорят, что эволюция совершалась по Божию произволению. Но ведь наукой точно доказано, что развитие от низшего к высшему невозможно.
— Почему верующие ученые открыто не говорят о своей вере? Почему не свидетельствуют миру?
— Ну, например, Юрий Николаевич Квитницкий-Рыжов... Он ходил в церковь и был действительно верующий. Но он статьи на религиозные темы не писал, поскольку тогда не мог их писать.
 |
| Татьяна Эсперовна Липатова в лаборатории ИОНХ АН БССР, Минск, 60-е годы XX в. |
— Тогда он не мог. Но сейчас же люди могут писать?
— Есть у меня коллега, которая говорит, что верит в Бога. Но при этом она «запрограммирована» на теорию Дарвина и богословски совершенно необразована. Более того — и не хочет ничего читать, изучать, понимать.
— В своей книге Вы пишете, что до XX в. наука пыталась ответить на вопрос «почему?», а в XX в. — на вопрос «зачем?».
— В науке искали причинные связи, но человек никогда не задумывался «зачем?». Зачем это происходит? Для чего? Ведь ни одна наука, особенно точная, такие задачи перед собой не ставила. А ведь осмысление — это самое главное: «Зачем?».
— Какие вопросы ставит наука в наш век?
— Наука ставит те же вопросы — «для чего?» и «зачем?».
— Но ответов пока не нашла…
— Если стать на позицию слова Божия — все понятно. Человек должен идти по пути спасения и заслужить Царство Небесное.
— А неверующие ученые?
— У них совсем другие цели. Как они сами говорят: «Заработать побольше денег». Есть ученые-карьеристы. Когда правил Хрущев, возник вопрос о повороте сибирских рек в обратном направлении. И был такой академик Жаворонков, который это «научно обосновал». Он был в фаворе.
— Но есть же все-таки ученые, которые работают ради науки?
— Есть такие, но их мало — сейчас почти нет. Когда я еще работала, был случай: вышел человек перед защитой докладывать на семинаре свою работу. Ну, обычно учишь: «Сформулировать цель работы». Руководитель все объяснил, но человек вышел и сказал: «Цель работы — защита кандидатской диссертации». Это действительно была его цель.
Теперь наука измельчала не только у нас, но и вообще во всем мире. В науке сейчас кризис.
— А не связано ли это с тем, что теперь, в основном, финансируются разработки в области информационных технологий, а не фундаментальные научные исследования?
— Да, кибернетика, информатика и все прочее. О своей области я могу сказать одно — что в ней, в области науки о полимерах, сейчас никаких новых идей нет — «пережевывают» все старое.
— Почему, разве некуда развиваться?
— Все науки так развиваются: доходят до какой-то точки, потом период затишья, далее опять рывок. Полимерная наука в 40—70-е годы XX в. развивалась очень мощно, а сейчас такого уже нет.
— В своей книге Вы цитируете слова Эйнштейна: «Когда наука приложит все свои основные усилия и взойдет на свою главную вершину, она найдет там религию». Так что тормозит науку, из-за чего она еще не взошла на эту вершину? И все ли, взойдя на вершину, признают справедливость этих слов?
— Наука, конечно, идет к этой вершине, но так, чтобы достигнуть ее, чтобы все пришли к Богу — по-моему, невозможно. Человек шагает-шагает и все-таки, не доходя до вершины, где-то остановится; каждый восходит в меру своих возможностей.
Потому что Бог познается не умом. Я это поняла, когда читала о том, как надо молиться. Сначала у тебя молитва в уме и только потом, когда ты проникаешься всем, что нужно для веры, она снисходит в сердце. Но, к сожалению, это не всегда получается...
— Как неверующие ученые объясняют строение нервной системы, головного мозга, ведь по сложности устроения организм человека — это как маленькая вселенная?
— Они ссылаются на процесс эволюции, указывая на развитие от обезьяны к человеку. Мол, все постепенно формировалось на протяжении миллиардов лет.
— А как же первый толчок к жизни — он ведь должен был откуда-то появиться?
— Эволюционисты говорят, что через миллиарды лет после того, как земля перестала быть горячей, в сырых местах на ней образовался, по их выражению, «бульон». В нем почему-то находились аминокислоты, а они, в свою очередь, образовались из азота и водорода, которые были в атмосфере.
Если, опять же, посчитать по теории вероятности, то вероятность соединения таких отдельных молекул в аминокислоту уже почти нулевая. Ну, допустим, в этом бульоне создались аминокислоты. Потом, под действием ультрафиолета, температуры и влажности, эти аминокислоты превратились в белковые молекулы. Вероятность этого снова-таки очень мала.
Наши живые белки имеют левое вращение плоскости поляризации, а остальные белки неактивны в биологии. Так вот, вероятность того, что в этом «бульоне» образуются именно такие молекулы, которые будут создавать белковую молекулу с такой поляризацией, составит десять в минус сотни степеней. Это просто невозможно.
Тем не менее эти ученые утверждают обратное. Дескать, белковые молекулы начали группироваться в клетки. А клетки начали уже усложняться, и вот, в конце концов, из этого «бульона» за миллиарды лет мог появиться слон.
Они пытались изготовить такой «бульон», но ничего не получили, кроме протеидов — очень простых молекул, это даже не белки, а предшественники белков. Но там были такие лихие ученые — они убеждали всех, что получили живую клетку. Потом эти исследования закрылись.
— И дальше не возобновлялись?
— А почему у нас были гонения на генетику? Потому что она приводила к Богу. Все научные исследования в этой сфере были у нас закрыты и запрещены, из-за чего пострадал такой крупный генетик, как Вавилов. Его посадили в тюрьму, и там он умер. В те годы я работала в институте химической физики у академика Н. М. Эмануэля. У него была лаборатория по окислению органических веществ. Эмануэль взял к себе профессора-генетика Раппопорта, которого преследовали.
— Почему в качестве эпиграфа к своей книге Вы взяли высказывание Достоевского: «Если бы было, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной»?
— Эти слова когда-то меня очень поразили, поэтому я их и выбрала. Я согласна с Достоевским.
— Если смотреть с православной позиции, то должна ли современная наука противостоять усилению зла и греха в мире?
— Когда я занималась наукой, то не преследовала каких-то глобальных целей. Я ставила себе цель, скажем, выяснить, что происходит в той или иной химической реакции при формировании определенных молекул. Я хотела понять, как это получается.
— То есть, Вы руководствовались исследовательским интересом?
— Всякое явление имеет свои законы, и я хотела в некоторых из них разобраться. Мне было понятно, что эти законы существуют, но их надо искать. Вот я их и искала.
— Читал ли кто-нибудь из коллег-ученых Вашу книгу «Наука и православие», и если читали, то как отозвались?
— Они даже послали человека в Макариевский храм, где продавалась книга, купили там 15 экземпляров и привезли в библиотеку. Мне начали звонить и просить еще. Я спрашиваю: «Почему такой интерес к книге?». А мне отвечают: «Потому что такой интерес к людям, которые ее написали» (смеется).
— Наверное, Ваш авторитет повлиял и на их мировоззрение.
— Во время написания книги мы с Юрием Сергеевичем исходили из того, что пишем ее для мирян. Там есть некоторые «научные места», но они резюмированы понятным языком.
— А что бы Вы сказали атеисту?
— А что ему скажешь, когда он не хочет слышать…
— А если он захочет услышать?
— Тогда я, прежде всего, спрошу у него, почему он отрицает существование Бога, когда есть законы, по которым идет развитие и вселенной, и природы. Законы есть. А откуда они взялись? Для ученого это самое первое: мы законы не создаем — мы их ищем. Откуда они?
— Атеист скажет: «Природа создала».
— А что такое природа? (Смеется.) Вот так и начнется.
Ведь эти законы создал великий Разум. Ведь как гармонична вселенная! Там же ничего лишнего нет. Да взять хотя бы человека: когда начали изучать строение человеческого тела, сначала в организме нашли 180, если я не ошибаюсь, рудиментарных органов, якобы ненужных. К ним относились и миндалины, и аппендикс, и вилочковая железа. Но потом выяснилось, что у человека нет ни одного рудиментарного органа. Как все гармонично и разумно!
Кое-кто говорит, что невозможно создать вселенную за шесть дней. Но Бог всемогущ. Вот этого некоторые и не могут уяснить. Вера — это великое дело. Кстати, атеизм — тоже вера, вера в безбожие. Если поставлен эксперимент, воспроизводятся результаты, тогда мы, ученые, говорим: «Вот это — есть». А как можно поставить эксперимент и доказать или опровергнуть бытие Божие? Прямых экспериментов ведь не поставишь — воспроизводимости быть не может. Но у православных миллион фактов, свидетельствующих, что Бог есть. Это не доказательство в научном смысле, но это подтверждение — и их великое множество во всех областях науки. Во всех!
Беседовала Анастасия Лаговская
Комментариев нет:
Отправить комментарий